"НЕЖНОСТЬ" АНРИ БАРБЮССА

Ежегодный предпраздничный просмотр фильма "Реальная любовь", и особенно вступительная речь на фоне кадров трогательных встреч и расставаний из лондонского аэропорта про то, что "любовь повсюду вокруг нас", натолкнула на воспоминания. И я решила поделиться с вами этой серией писем. Романтическая история в письмах "Нежность" Анри Барбюсса напоминает нам о том, что высшей ценностью любого общества остаётся любовь, и никакие прагматические, меркантильные настроения не способны занять её место. Возвышенное живёт в каждом сердце, только нужно это увидеть.

Мой милый Луи!
Вот всё у нас с тобой и закончилось. Мы больше никогда не увидимся. Не сомневайся в этом, как не сомневаюсь и я. Ты не хотел, ты был согласен на всё, но нам нужно было расстаться, чтобы ты мог начать новую жизнь. Я не раскаиваюсь, что настояла на своём, что пошла против тебя, против себя, против нас, что устояла, когда ты плакал, зарывшись головой в нашу постель, когда ты поднимал на меня своё измученное, блестящее от слёз лицо, и когда потом, в вечернем полумраке я уже не могла видеть твоих слёз и только чувствовала их на своих руках...
Страдания, которые предстоят нам обоим, невыносимы. При мысли о них у меня возникает ощущение кошмара. Несколько дней мы не сможем поверить, что переживём разлуку. Несколько месяцев мучительная боль будет неотступно с нами. Но потом начнётся выздоровление.
И только тогда я вновь напишу тебе, — ведь мы решили, что я буду писать тебе время от времени. Да, мы и об этом договорились. И эта связь — односторонняя, потому что ты никогда не узнаешь моего адреса! — только она и сохранится между нами, но благодаря ей в нашей разлуке останется хоть какой-то просвет.
Я целую тебя в последний раз, но это лишь лёгкое, почти неуловимое прикосновение, как будто поцелуй пришёл к тебе из далёкой безмятежной страны.

Мой милый Луи!
Я вновь пишу тебе, как и обещала. Сегодня год, как мы уже больше не «мы». Я хорошо знаю, мой дорогой, что ты не забыл меня. Мы с тобой ещё слишком одно целое, чтобы я могла сама не ощущать твоей боли всякий раз, когда о ней думаю.
Но всё же эти двенадцать месяцев не прошли бесследно. Они как бы окутали прошлое лёгкой дымкой скорби. Да, мой милый, дымкой! За этой дымкой многое потеряло свою прежнюю отчётливость, а кое-что совсем исчезло. И мы отдаём себе в этом отчёт, не правда ли, когда что-нибудь из исчезнувшего случайно всплывает в памяти.
Я пыталась вспомнить выражение твоего лица в тот раз, когда я впервые увидела тебя. Но безуспешно, мне не удалось восстановить этот образ в своей памяти. Попробуй представить себе мой первый взгляд. Тогда ты тоже поймёшь, что всё в мире стирается неумолимым временем.
А вчера я улыбнулась. Кому? Чему? Никому и ничему. Луч солнца осветил тенистую аллею, и мои губы сами сложились в улыбку. Я много раз пыталась улыбнуться за последнее время. Мне казалось, что я уже никогда не смогу научиться этому снова. Но, как видишь, настал срок, и улыбка сама вернулась ко мне. Мне хочется, чтобы ты, чтобы и ты тоже, мой дорогой Луи, всё чаще и чаще улыбался. Просто хорошей погоде или мыслям о будущем.

И вот я снова с тобой, мой дорогой Луи. Я — как сон, не правда ли? Появляюсь, когда мне вздумается, но всегда в нужную минуту, если вокруг всё пусто и тёмно. Я прихожу и ухожу, я совсем близко, но ко мне нельзя прикоснуться.
Я не чувствую себя несчастной. Ко мне вернулась бодрость, потому что каждый день наступает утро и, как всегда, сменяются времена года. Солнце сияет так ласково, хочется ему довериться, и даже обыкновенный дневной свет полон благожелательности.
Один раз я танцевала. Я часто смеюсь. Вначале я пыталась считать, сколько раз мне удалось засмеяться. А потом я сбилась со счёта...
Вчера было гулянье. На закате солнца всюду теснились толпы нарядных людей. Пёстро, красиво, похоже на цветник. И среди такого множества довольных людей я почувствовала себя счастливой.
Я пишу тебе, чтобы рассказать об этом. И ещё о том, что я обратилась в новую веру. И эта вера — нежность к тебе. Нежность... Мы говорили о ней когда-то, но не знали что это такое. Давай помолимся вместе о том, чтобы поверить в неё, поверить всей глубиной своего сердца...

Годы проходят! Одиннадцать лет! Я уезжала далеко, вернулась и вновь собираюсь уехать.
У тебя, конечно, свой дом, дорогой мой Луи, ведь ты теперь совсем взрослый и, конечно, обзавёлся семьёй, для которой ты так много значишь.
А ты сам, какой ты теперь? Мне кажется, что лицо у тебя округлилось, плечи стали шире, а седых волос, должно быть, ещё немного и, уж наверное, твои глаза, как и прежде, начинают светиться ещё до того, как ты улыбнёшься.
Ну а я? Я не стану описывать тебе то, как я переменилась, превратившись в старуху. Старуху! Женщины стареют быстрее мужчин, и будь я сейчас с тобой, я казалась бы твоей матерью, — так мне подсказывает моя внешность и то, каким я себе представляю тебя.
Видишь, как мы были правы, расставшись вовремя. Теперь уж мы перестрадали, успокоились, и сейчас моё письмо, которое ты, конечно же, узнал по почерку на конверте, явилось для тебя почти развлечением.

Мой милый Луи!
Вот уже двадцать лет, как мы с тобой расстались. Вот уже двадцать лет, как меня нет в живых.
Если ты жив и прочтёшь это письмо, которое перешлют тебе верные руки, — те, что в течение многих лет пересылали тебе мои предыдущие письма, ты простишь мне, — если ты ещё не забыл меня, — простишь, что я покончила с собой назавтра же после нашей разлуки, покончила потому, что была бессильна, неспособна представить себе жизни без тебя.
Мы расстались только вчера: ты, наверное, не посмотрел, как следует, на дату этого письма, взгляни, пожалуйста, ещё раз. Да, вчера, только вчера ты рыдал в нашей комнате, зарывшись головой в подушку, беспомощный, похожий на ребёнка, весь во власти своего безмерного отчаяния. Всё это было только вчера... Приближалась ночь, мы сидели у полуоткрытого окна, за которым была темнота нашего двора, и по моим рукам струились твои невидимые слёзы. Ты кричал что-то, а я молчала, молчала изо всех сил.
А сегодня, сидя за нашим столом, окружённая нашими вещами, в нашем прелестном уголке, я написала те четыре письма, которые ты получил за эти долгие годы, и теперь я кончаю это последнее, и вместе с ним кончается всё.
Сегодня вечером я дам самые точные распоряжения о том, чтобы мои письма доставили тебе в те числа, которые на них указаны, а также приму меры к тому, чтобы меня не смогли разыскать.
Затем я уйду из жизни. Незачем рассказывать тебе — как: все подробности этого отвратительного действия неуместны. Они могли бы причинить тебе боль, даже по прошествии стольких лет.
Важно то, что мне удалось оторвать тебя от себя самой и сделать это осторожно и ласково, не ранив тебя. Я хочу и дальше заботиться о тебе, а для этого я должна жить и после моей смерти. Разрыва не будет, ты бы его, возможно, и не перенёс, ведь тебе все огорчения причиняют такую острую боль... Я буду возвращаться к тебе, — не слишком часто, чтобы понемногу мой образ изгладился из твоей памяти, и не слишком редко, чтоб избавить тебя от ненужных страданий. А когда ты узнаешь от меня самой всю правду, пройдёт столько лет (а ведь время помогает мне), что ты уже почти не сможешь понять, что значила бы для тебя моя смерть.
Луи, родной мой, сегодняшний наш последний разговор кажется мне каким-то зловещим чудом. Есть что-то пугающее, почти сверхъестественное в том, как тихо, такие страшно далёкие, мы говорим и слушаем друг друга — я, которой больше нет в живых и которая жива только в тебе, и ты, уже почти не помнящий, какой я была когда-то — и в том, что слово «теперь» имеет какое-то ускользающее от разума различие для того, кто его пишет, и для того, кто его читает.
И теперь, через всю бесконечность пространства, через всю вечность времени — пусть это кажется абсурдным, — я целую твоё лицо.
Больше я ничего не прибавлю, потому что боюсь стать печальной, а значит, злой и потому, что не решаюсь признаться тебе в тех сумасшедших мечтах, которые неизбежны, когда любишь и когда любовь так велика, а нежность беспредельна.