Поэтическое слово, вводящее в сферу высокого, может быть и повседневным элементом жизни: одеялом для одиноких и чтением на вечер. Поэтическое слово разное: может протянуть ласковую руку, а может нещадно рубануть по болезненному чувству. Так или иначе, это нечто особенное, невыразимое прозаическим текстом и каким бы то ни было видом искусства.
Мои отношения с поэзией начались с раннего детства. Мама читала на ночь сказки Пушкина, с его же именем связано обучение букве «р», когда я с большим удовольствием декламировала: «Морроз и солнце; день чудесный! / Ещё ты дрремлешь, дрруг пррелестный…». Едва научившись писать, кривоватым почерком в самодельных книжицах я начала записывать первые сочинения (которые нам так стыдно, но интересно читать; я такого своеобразного удовольствия лишена, выкинула я их или потеряла – тайна ушедших лет). Со стихами же я участвовала в конкурах художественного чтения. Вступивши в звание «чтеца» в садике, я носила его почти до совершеннолетия. Но об этом ниже.
В подростковом возрасте, что естественно, началось более осознанное чтение. Поиски новых авторов и форматов привели меня в «чай со вкусом коммунальной квартиры» – сообщество, где публикуют авторов, предлагающих свои стихотворения. Обновляя его по несколько раз в день, я проникалась современными стихами, добавляла их в закладки, а позже переписывала и выучивала наизусть.
Под воздействием этой вдохновляющей волны было сложно не начать писать самой; острая потребность выразиться и сублимировать свои чувства, которые я стеснялась выражать прямо, стали толчком к исканию небанальных форм и сюжетов. Через пару лет, набравшись опыта, я начала выдавать нечто стоящее. Могу сказать это сейчас, спустя время. Каждый день я наполняла заметки в телефоне образами-впечатлениями, а затем конструировала текстовое целое – занятие увлекательное и имеющее терапевтический эффект.
Такое сопричастное отношение к поэзии сохранилось до семнадцати лет. И начало каменеть. Удивительно, ведь «влюблённым всегда семнадцать». Влюблённым, молодым, полным вдохновения..., читающим стихи?
Осознанное чтение стихов началось в школьной профильной группе по литературе. Там я узнала, зачем анализировать стихи (как – пытались втолковать всю среднюю школу, а вот зачем – не объясняли) и как они соотносятся с историческим контекстом (а не только с личными драмами). Ощущения превосходные. Понимание на уровне не только чувственном, но и структурном дало мне простенькую схему, которая добавила к наслаждению рифмующимися строками осмысленность.
Тогда я всё ещё уклончиво подходила к типичному литературному анализу, зачитывалась ежедневными обновлениями поэтических пабликов. И, конечно, томиками классиков, неизменно находившимися в сумке. С успехом игнорировался кодификатор егэ по литературе. Учила я авторов нужных, но стихи не те; «учила» и то с оговоркой: понравившиеся стихотворения прочитывались мной до того часто, что запоминались наизусть сами.
Но книги мои были уже исчёрканы обозначениями выразительных средств и пояснениями к написанному. Появлялось это исключительно по заданиям к уроку, и всё же, грифельные отметки начали набирать силу; отзывчивое сердце сделалось не единственным пособником потаённого чтения под тусклой лампой. Вдобавок я обратила внимание на комментарии к текстам и (боже мой) впервые прочитала вступительную статью к поэтическому сборнику.
Тогда же поняла забавную вещь: поэт, который интересен и поэт, который нравится, – не всегда один и тот же человек. Возьмём в пример вечного Маяковского. Его поэзия взрывная, как шипучка, она выкручивает язык, оставляя впечатление фантастическое. Не всем нравится, но хочется попробовать ещё. Мне он интересен безусловно и положительно, но нравится ли? Нет. Мне нравится Гумилёв, путешественник по далёким мирам. Он не новатор, не первооткрыватель. Просто близкий.
У меня был поэтический паблик, появившийся, когда я приобрела некоторый багаж собственных текстов и почувствовала привычку или даже потребность писать постоянно. Туда приходили люди, говорили добрые слова, от которых и сейчас сердце полнится благодарностью. В одиннадцатом классе я пришла со своим стихотворением на городской конкурс художественного слова, на котором стала завсегдатаем, и выиграла его. Моя время там вышло, и я осталась довольна финалом. А стихов стала писать всё меньше.
И затем поступила на филфак. Новый мир окатил ранее неизвестными терминами, подходами, концепциями. Неустанно впитывая новую информацию, мой мозг довольно быстро перестроился на аналитическое восприятие текстов. Хотела я этого или нет, но уже не могла читать художественную литературу без оценивающего взгляда начинающего литературоведа, от этого действительно сложно отключиться. «Не париться» не получалось больше и с самим процессом чтения. Раньше я могла залпом прочитать пару разделов поэтического сборника, теперь же могла сидеть с одним стихотворением, смотреть в него и искать, искать, не в силах погрузиться и эмоционально отозваться. Перелистывание испещрённой закладками книги того же Гумилёва стало интересно лишь для изучения моего прошлого мировосприятия. Как Татьяна по отметкам в книгах из личной библиотеки Онегина составила его психологический портрет.
У меня остались заброшенный поэтический паблик и недоумение. Что произошло?
Моя школьная учительница рассказала историю. Когда она была ребёнком, с восторгом смотрела балет по телевизору. Перед тем, как отдать дочь в балетную студию, родители решили показать ей спектакль вживую. Места были выбраны лучшие: ближайшие с сцене, чтобы ничего не упустить. И вот девочка, восхищающаяся лёгкостью балерин, изяществом сложного танца, слышит с партера грохот пуантов о сцену, тяжёлое приземление невесомых танцовщиц. С этого момента она охладела к балету. Как она призналась в зрелом возрасте, очутись тогда на других местах, она не утратила бы чувство балета и пошла заниматься.
Это и случилось со мной.
При сильном приближении к может потеряться чувство, непосредственное восприятие, которое крайне сложно возвратить. Слишком приблизившись к поэзии, я перестала её чувствовать. Запариваясь с анализом произведений и изучением критических статей, я напрочь лишилась удовольствия. Зато теперь знаю, что «лучшее – враг хорошего».
Автор | Ангелина Шохина
